В советской кирпичной высотке. Стол без скатерти коричневый, ровный. Режь аккуратнее, не поцарапай смотри. Насупился радиоприёмник в кубике у стены. Можно вообще не выходить из дома. Скатывать в трубочки и укладывать вещи твои.

Поздний подъём, поздний завтрак. На гладком деревянном столе расставлены тарелочки и блюдечки с яствами: это и редкий для французского гостя рассыпчатый творог со сметаной, и нарезанные ломтиками яблоки, и полненькие кружочки бананов, йогурт, подтаявшее масло в тарелочке, российский сыр с мириадами бесформенных дырочек, розоватый зефир в затвердевшей корочке и, конечно, пряники с каплей густого повидла в середине. Две кружки с чаем—вот и весь завтрак.

Пока Н. собирала и запаковывала вещи в дорогу, я бесцельно слонялся по квартире. Вышел несколько раз на лоджию, чтобы посмотреть на непрерывный поток машин на Новослободской, зашёл в ванную, убрал со стола остатки еды и вымыл посуду...

Ехать в аэропорт было ещё рано, и мы решили прогуляться по окрестностям. В Москве нужно знать куда идти и какими улицами. Иначе рискуешь оказаться на узеньком тротуаре огромной автомагистрали. Днём распогодилось, и солнце с радостью принялось растапливать последние сосульки. Так мы и шли, лавируя под капелью, всё время вперёд, мимо уже знакомых нам кафе, магазинов, строек и станций метро. Я наивно удивлялся неисчислимому количеству салонов красоты в городе. В центре Москвы мало парков для прогулки, но нам повезло, и мы набрели на Н-ской бульвар, уже вымытый и выглаженный к новому сезону. В одном из старинных каменных домов, выходящих на улицу, часто останавливался у своего друга Пушкин. А потом была запруженная неуютная Тверская, вся в клубах пыли, площадь с памятником Маяковскому, а через некоторое время другая площадь с грустным Пушкиным. «Друг мой, друг мой...» Памятники замечательной работы! Мастерство скульпторов поражает. Даже неопытный неискушённый прохожий издали, по первым очертаниям, сразу же угадывает с детства знакомых поэтов!

Домой мы возвращались уже на метро. Но только мы успели перекусить, как, присев на дорожку, нужно было выезжать в Шереметьево. Несмотря на то что Белорусская находится всего в одной станции и двух подземных переходах от Новослободской мы потратили много времени, обгоняя москвичей, торопившихся домой после работы. На выходе из метро нам даже пришлось бежать и в спешке жать на все кнопки автомата, чтобы купить билеты на Аэроэкспресс. В поезде было душно, людно, но во всём чувствовалась та восторженность, которая непременно охватывает туриста перед захватывающей поездкой. Всю дорогу мы стояли в тамбуре. В самом аэропорту всё прошло неожиданно легко и гладко. В мгновение ока мы зарегистрировались на рейс и сдали в багаж красный чемодан. Проводы заняли каких-нибудь полчаса. Быстрый свежевыжатый сок в Кофе-Хаузе и марш на посадку. Вот, и всё.

На обратном пути было рано идти к поезду, и, в поисках московских сувениров, я зашёл в Bosco. Каково же было моё удивление, когда случайный посетитель предложил мне: «Извините, а вы не хотели бы воспользоваться моей картой скидок»? Я осторожно согласился, ожидая подвоха, но подвоха не последовало, а я получил пятидесяти процентную скидку. «А мне тоже выгодно. Куплю ещё на три миллиона, и у меня уже будет платиновая карта с семидесяти процентной скидкой».

Я плохо помню, как возвращался в город. Был серый промозглый вечер. Одинокая мокрая колокольня Н-ского монастыря. Дождь пополам со снегом вытеснял с улиц прохожих. Он загнал в помещение и нас с товарищем. Мы снова оказались на втором этаже Le pain quotidienne. Но прежнего уюта не было, а усталые официантки были с нами невежливы и резки.

Домой я вернулся поздно. Душа просила картофельного пюре, и я чистил картошку, варил. А перед сном смотрел фантастический фильм на «Пятнице» и занимался стиркой. Благо в нашей квартире была новенькая стиральная машина. Это была первая за всю историю поездка из которой я возвращался с чистым бельём.