Снова мы задержались на старте. А что может быть приятнее неспешного утра дома в Киеве? Из оставшихся апельсинов я варил севильский мармелад, а потом гладил рубашку к шаббату. Купив свежего рассыпчатого, кремом напитанного Наполеона (— Скажите, а вы нам не вырежете ровный квадратик или прямоугольничек? — Да хоть круг или треугольник!), мы отправились навестить Розу Васильевну, двоюродную бабушку.

На выходе со станции метро расположился импровизированный базар. Повсюду сидели бабушки в платочках и зимних тулупах и торговали свежей сметаной, выпечкой, цветами... Надо сказать, что всё подземное пространство Киева (спуски в метро и переходы) интенсивно используется. По обе стороны перехода располагаются киоски, стенды, автоматы, кафе...

Поднявшись наверх и прошагав по проспекту положенные две остановки, мы свернули на Краснодарскую и без труда нашли нужный нам дом. Район Нивки представляет собой частный сектор, застроенный в основном двух и трёхэтажными домиками. Но нередко попадаются и классические пятиэтажные дома эпохи Хрущёва. Оказавшись в Нивках с трудом осознаёшь, что это всё ещё Киев.

Роза Васильевна переехала в Киев после войны. Отучившись в киевском государственном она стала преподавателем математики в соседнем киевском политехническом. Больше сорока лет проработала она на том же месте. Три раза пыталась она защитить диссертацию. И каждый раз сталкивалась с большими трудностями. Мама у неё была строгая и не разрешала дочери выходить замуж до тех пор, пока дочь не защитится. Кандидатом Роза Васильевна не сделалась и так и осталась незамужней. Обои в гостиной её квартиры жёлтые с коричневыми вензелями по краям. Потолок тоже заклеен обоями. Сейчас ей около восьмидесяти. Из-за слабого здоровья гулять она не выходит и почти не готовит. Возле стены стоит её гордость—старинное немецкое пианино фирмы Майбах, доставшееся по наследству от матери. — Мать моя училась в институте благородных девиц. Я из семьи православных священников. Поэтому ей и разрешили учиться.

Мы вкрутили ей новую лампу, напоили чаем, рассказали истории, перемежая их киевскими впечатлениями и показали привезённые фотографии. Жаль её очень. Никто за ней не присмотрит, в квартире не приберёт и ремонт не сделает. Разве такой жизни заслуживает преподаватель математики, сорок лет проработавший в ВУЗе?

Из Нивок мы ринулись на Площадь Льва Толстого, но заплутав, опоздали к шаббатней молитве. Строгие охранники на дверях чуть было не отказали нам во входе. Но в конце концов нам удалось проникнуть внутрь, осмотреть синагогу Бродского с балкона и снизу, и быть приглашёнными на праздничную трапезу. Раввин специально для нас прочитал киддуш и произнёс благословение на халу. Напротив нас сел Лейб Фойер из Брауншвейга—молодой зубной врач, покинувший родные Черновцы семь лет назад. Говорит он медленно с одесским акцентом и интонациями: «И если вы меня сейчас спросите, зачем я уехал, я не смогу вам ответить. У меня была цель и я к ней шёл. Сейчас я добился аккредитации и могу лечить. Но я нахватался столько стресса. Вчера звонили мои друзья, тоже зубные врачи. Они собираются переезжать в Канаду. Спрашивают меня что и как, стоит ли оно того? А я им говорю составьте список на бумажке, напишите, какие вы цели перед собой ставите, для чего едете. А он мне, вот если меня там сразу возьмут... Но мы-то с вами понимаем, что это из области фантастики... Я ему разъясняю: зачем тебе уезжать, у тебя здесь работа и неплохая, все тебя знают, ты уважаемый человек, и дома... Сегодня мы с ним встречались. Так он пришёл без списка!» — А чего не хватает Лейбу Фойеру из Брауншвейга для полного счастья? — Семьи, друг мой, семьи. Тяжело всё-таки одному. Тут мы начинаем его успокаивать и желать ему счастья. — Что вы, что вы, я настроен только позитивно. Никакого негатива. Иначе знаете, никто не может сыграть на собственных нервах так, как ты сам...

Распрощавшись с синагогой и новыми друзьями, мы попытались успеть до закрытия в магазин художественных принадлежностей «Каркар», но неудачно. Потом мы наконец-то купили тёмно-бардовый амариллиус и долго пили горячий шоколад в Львовской шоколаднице. В этот раз Михаил рассказывал о путешествиях и школьной программе и глобише—упрощённом английском, на котором говорят между собой туристы из разных уголков мира.

И уже совсем поздно вечером мы по доброй традиции медленно поднимались по Андреевскому спуску. Гордо вырисовывался в вечернем тумане остов голубой Андреевской церкви с золотыми куполами. А после, наверху, мы занимались упражнениями на доверие, когда один, ведомый другим, шёл задом наперёд с закрытыми глазами.