Родина
Сегодня ночью будет ровно месяц с тех пор как я вернулся «домой». Я до сих пор не могу привыкнуть. Я зажат, я скрываюсь в своём панцире, я опасливо озираюсь по сторонам на улице, я жду подвоха, я не готов к защите. Физически, я может быть и в Латвии, но духовно я всё ещё в Великобритании. Мои друзья, моя работа, мои хорошие впечатления, моя любовь, моя жизнь, мой твёрдый уверенный шаг остались в Манчестере. Тяжело без работы.
Здесь необыкновенно тихо по ночам. Особенно по сравнению со студенческим общежитием, когда тебя постоянно будит возвращающаяся с ночной вечеринки молодёжь. Здесь широкие улицы и много пространства между домами. Воздух необычайно свежий, и даже в центре города пахнет соснами и морем. Спальные районы совсем износились. Хмуро смотрят серые девятиэтажки. Стены, подъезды, лифты исписаны. Мало светится окон. И мне кажется, что все крест-накрест заклеили окна, собрали нехитрый скарб, закрыли свои квартиры и уехали искать счастья и успеха заграницей. В редких окнах горит свет и видны новогодние гирлянды. В заставленной вещами гостиной, в тёплых углах люди пьют чай, осияненные синими экранами телевизоров, «диктор читает новости».
Меня кажется отправили в ссылку, как Пушкина. Мне снятся смиренные верные жёны, последовавшие в Сибирь за декабристами. Засыпая, я вспоминаю стихи Блока:
Отсюда далеко до центра мира, до места, где движение не прекращается ни на минуту, где люди с закатанными рукавами и яркими улыбками в два ряда белоснежных зубов, где кипит работа и творятся великие дела. Фокус в том, чтобы не терять связь с миром, с делом. Стоит только на секунду замешкаться, забыться и будешь отключен и смешан в общую массу и будешь ходить с не улыбающимся напряжённым лицом, смотреть не в небо, а себе под ноги, в землю.
Идёт подготовка к поискам работы, к короткому курсу
лекций по Лейтеку. За всё врёмя со дня сдачи диссертации
заявления были отосланы в Беркли, Бёблинген, Кембридж, Луве́н,
Лугано, Мадрид, Манчестер и Медфорд.
Я был на Ханукальном вечере в ЛОЕКе. Мне всё представлялось, я на трансатлантическом лайнере. Не очень хотелось слушать концерт еврейской самодеятельности, но другой более интересной альтернативы на этом лайнере не было.
Несколько недель назад под Рождество я был на хуторе в кругу однокурсников. Мы ели оленину, устраивали конкурсы и ночные гуляния. На хуторе под Яунелгавой был даже теннисный корт с искусственным покрытием из мелкого оранжевого гравия. Наверно, в советские времена там отдыхали партийные работники. Сегодня большинство построек находится в запустении. Особенно запомнились две горки бледной портящейся редьки. А может она заготовлена на корм кабанам?
Под новый год мы встречались с одноклассниками. Пришло около десяти человек. В основном парни. Было очень приятно встретиться. И никто не изменился. Казалось совершенно естественным, что завтра снова может начаться школа. Два первых биология, на обед мясной салат в пластиковой коробочке, а после обеда четыре физики. Мои одноклассники почти все устроились: у многих своё дело, у некоторых семьи и большие машины.
За пять лет мои друзья научились жить без меня, а я научился жить без них. И никто не звонит. Я очень мало ем и постепенно худею. Минус два килограмма. Умирает старый я, рождается новый. Меня спасают спорт, чтение и интернет. Я много бегаю и отжимаюсь. «Жизнь идёт, а йог спокоен».
Вчера мы целый день катались на беговых лыжах на биатлонной базе в Мадоне. Я прошёл семнадцать с половиной километров (семь кругов трассы). Ехать на беговых лыжах тяжело. Нужно переносить вес с одной ноги на другую, скользить коньковым стилем. Конечно, я много падал и сегодня медленно отхожу, болят шея, левая ключица и правая кисть. Мы жили в деревянном доме с видом на стрельбище. Справа от нас разместились литовцы, а слева спортсмены из Даугавпилса. Они профессионалы, у них собственный стол для натирания лыж, жёлтые трико и оранжевые очки. А ещё мне удалось попрактиковаться в латышском. С нами была латышская пара. Катастрофически не хватает слов. Я много слушаю, повторяю про себя и задаю очень простые вопросы.